Неточные совпадения
Слишком многие вдруг
стали эстетами,
мистиками, оккультистами, презирали этику, пренебрежительно относились к науке.
Он был всем: консерватором и анархистом, националистом и коммунистом, он
стал фашистом в Италии, был православным и католиком, оккультистом и защитником религиозной ортодоксии,
мистиком и позитивным ученым.
А. Белый говорит в своих воспоминаниях: «Символ „жены“
стал зарею для нас (соединением неба с землею), сплетаясь с учением гностиков о конкретной премудрости с именем новой музы, сливающей
мистику с жизнью» [Воспоминания А. Белого об А. Блоке, напечатанные в четырех томах «Эпопеи», — первоклассный материал для характеристики атмосферы ренессансной эпохи, но фактически в нем много неточного.].
Накопившаяся в глубине
мистика должна выйти на поверхность истории,
стать творческой силой.
Такого рода
мистика, готовая
стать модой, прежде всего отрицает глубочайшую тайну всякой
мистики, тайну преосуществления.
Церковное сознание
становится мистичнее,
мистика становится церковнее.
В восточноправославной
мистике Христос принимается внутрь человека,
становится основой жизни, в западнокатолической
мистике Христос остается предметом подражания, объектом влюбленности, остается вне человека.
В основе «философии свободы» лежит деление на два типа мироощущения и мироотношения — мистический и магический.
Мистика пребывает в сфере свободы, в ней — трансцендентный прорыв из необходимости естества в свободу божественной жизни. Магия еще пребывает в сфере необходимости, не выходит из заколдованности естества. Путь магический во всех областях легко
становится путем человекобожеским. Путь же мистический должен быть путем богочеловеческим. Философия свободы есть философия богочеловечества.
«Культ?» — повторял Матвей смешное слово с недоумением и досадой, а в уши ему назойливо садились всё новые слова: культура, легенда,
мистика. Их
становилось всё больше, они окружали рассказчицу скучным облаком, затемняли лицо её и, точно отодвигая куда-то в сторону, делали странной и чужой.
Катастрофа, никогда еще не испытанная миром [Катастрофа, никогда еще не испытанная миром… — первая мировая война; журнал Горького «Летопись», в котором была опубликована
статья, занимал активную антивоенную позицию.], потрясает и разрушает жизнь именно тех племен Европы, духовная энергия которых наиболее плодотворно стремилась и стремится к освобождению личности от мрачного наследия изжитых, угнетающих разум и волю фантазий древнего Востока — от
мистик суеверий, пессимизма и анархизма, неизбежно возникающего на почве безнадежного отношения к жизни.
О"Дворянском гнезде"я даже написал небольшую
статью для прочтения и в нашем кружке, и в гостиной Карлова, у Дондуковых. Настроение этой вещи,
мистика Лизы, многое, что отзывалось якобы недостаточным свободомыслием автора, вызывали во мне недовольство. Художественная прелесть повести не так на меня действовала тогда, как замысел и тон, и отдельные сцены"Накануне".
Мистика стала синонимом хаотичности современной души.
Великий
мистик православного Востока св. Симеон Новый Богослов красиво говорит: «Все твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не хотели более повиноваться ему, ни луна, ни прочие звезды не хотели показываться ему; источники не хотели источать воду, и реки продолжать течение свое; воздух думал не дуть более, чтобы не давать дышать Адаму, согрешившему; звери и все животные земные, когда увидели, что он обнажился от первой славы,
стали презирать его, и все тотчас готовы были напасть на него; небо устремлялось было пасть на него, и земля не хотела носить его более.
Мистика должна
стать преображенной жизнью мира.
Вечная правда
мистики скоро должна
стать правдой открытой и обязательной, от которой спрятаться можно будет лишь в небытие.
И наряду с этим, никто не
станет отрицать, что величайшие и самые подлинные святые были
мистиками, что глубины церковного сознания мистичны, что Евангелие от Иоанна, послания апостола Павла и Апокалипсис — мистические книги, что религия Христа есть религия мистерии искупления, что есть признанная церковью
мистика православная и
мистика католическая.
Отношение к
мистике стало слишком легким,
мистика делается достоянием литературщины и легко сбивается на мистификацию.